Синергетика и социальное прогнозирование

Одной из актуальных проблем современности является проблема социального прогнозирования, над которой в той или иной степени работают все общественные науки, выделяя в соответствии со своим дисциплинарным статусом отдельные аспекты исследуемого объекта (общества) и моделируя его возможное поведение в будущем. Современная человеческая цивилизация (для темы данной статьи уместно использовать слово «цивилизация» в единственном числе) располагает мощным научно-технологическим потенциалом, использование которого далеко не всегда, как показывает опыт, приводит к позитивным результатам. В связи с этим возникает насущная потребность перевести в операциональную плоскость знание об историческом прошлом для предвидения и эффективного управления будущим.

Как цитировать:
Халапсис А. В. Социальное прогнозирование и синергетическая модель культуры / Алексей Владиславович Халапсис // Філософія, культура, життя. — 2006. — Вип. 26. — С. 36—48.
APA Style:
Халапсис, А. В. (2006). Социальное прогнозирование и синергетическая модель культуры. Філософія, культура, життя, 26, 36—48.

Проблема социального прогнозирования всегда находилась в поле зрения обществоведов. Если судить только по количеству соответствующих научных работ, можно подумать, что тема изучена досконально. Но вот беда: количество публикаций не очень-то влияет на качество прогнозов. Это свидетельствует о том, что эвристический потенциал старых парадигмальных установок близок к исчерпанию. В естествознании к подобным ситуациям принято относиться достаточно спокойно: восхищение гением Ньютона, Больцмана или Эйнштейна не мешает современным физикам отвергать те или иные концептуальные положения теорий предшественников. В обществоведении смена парадигм происходит, как правило, более болезненно, но поскольку схоластическая формула “magister dixit” уже никого не вдохновляет, приходится искать новые решения старых проблем.

Целью статьи является определение перспектив и возможностей социального прогнозирования в рамках парадигмального поля, задаваемого синергетической моделью культуры.

Закономерность

В обществоведении по сути аксиоматичным является допущение, что протекание социальных процессов подчиняется собственной внутренней логике; задача познания сводится к расшифровке этой логики вещей, представлении ее в категориальном виде, формализации в качестве законов. Если логики нет, и функционирование социальной системы характеризуется чистой случайностью, тогда ни о каком социальном познании речи, понятно, быть не может. Вопрос о наличии логики социального развития является, стало быть, ключевым для общество-ведения, так же как установка на принципиальную познаваемость мира есть необходимая предпосылка науки. Если специально вопрос о логике социального развития в большинстве случаев не оговаривается, то лишь потому, что имплицитно положительный ответ на него дан самим фактом исследовательской работы, которая в противном случае была бы полностью лишена смысла.

Впрочем, принципиальная познаваемость социальной реальности отнюдь не самоочевидна. Ясно лишь то, что невозможно познать закономерности развития системы, чье функционирование характеризуется чистой случайностью. Стало быть, при выявлении возможностей и границ социального познания, необходимо определить характер режима развития интересующей нас системы, т.е. выяснить, не есть ли социальная динамика разновидностью хаотического режима и как соотносятся хаос и чистая случайность?

И. Пригожин и И. Стенгерс отмечали: «Режим называется хаотичным, если расстояние между любыми двумя точками, первоначально сколь угодно малое, экспоненциально возрастает со временем» [5, с. 81]. Следовательно, функционирование социальной системы соответствует порядку на микроуровне в том случае, если «траектории» движения двух социальных атомов, характеризующиеся максимальным числом общих переменных (хронологических, пространственных, социальных и т.д.) будут в общем одинаковыми. Думаю, нет нужды доказывать, что чем сложнее социальная структура, тем более запутанной и непредсказуемой может быть судьба отдельного индивидуума (сравним количество социальных ролей, которые может играть представитель палеолитического племени и житель современного мегаполиса). В возможности выбора социальной роли проявляется индивидуальная свобода, но это означает, что свобода ведет к хаосу, а иерархически более сложные общества оказываются более хаотичными. Можно подумать, что это касается исключительно индивидуальных траекторий. Но нет, отмеченный хаос проявляется не только на микро-, но и на макроуровне. Чем сложнее общество, тем большее количество переменных оказывает влияние на его функционирование, а это значит, что более развитое общество имеет больше степеней свободы. Следовательно, если судить по долгосрочности и точности прогноза, примитивное общество «упорядоченней», цивилизованного; в стадах австралопитеков порядка, получается, было еще больше!

Впрочем, порядок можно идентифицировать не только в смысле предсказуемости траекторий, но и в смысле степени организованности системы, ведь сложноорганизованная система требует для своего функционирования очень тонкой и точной взаимосвязи (во всей совокупности «вертикальных» и «горизонтальных» связей) между подсистемами и элементами, входящими в ее состав. «Сбой» на одном из уровней грозит системе серьезной, порой весьма болезненной трансформацией, а то и летальным исходом. Здесь о «хаосе» не может быть и речи, а более у-порядоченной следует считать более иерархически сложную систему, выше организованную.

Итак, перед нами противоречие, источником которого является либо категориальный произвол, тогда противоречие – лишь видимость, результат небрежного обращения с терминологией, либо имманентная противоречивость социальной действительности, и тогда «порядок» и «хаос» – разные стороны одного процесса, который, стремясь к порядку на одном уровне, порождает хаос на другом. Внести ясность в существо дела поможет осмысление сущности и роли случайности в историческом процессе.

Случайность

Чистая случайность соответствует ситуации, когда последовательность событий не оказывает никакого влияния на дальнейшие события; при этом «… прочтение 99 “символов” случайной последовательности ничем не облегчает предсказание сотого символа» [5, с. 93. прим]. Если бы социальная действительность характеризовалась чистой случайностью, познание общества было бы принципиально невозможно, да и общества, на самом деле, никакого бы не существовало. Чистая случайность в общественной жизни если и имеет место, то исключительно в экзотических ситуациях (например, выигрыш в лотерее, хотя и здесь должны присутствовать определенные предпосылки (в данном примере – наличие лотерейного билета)), и роль ее невелика; подавляющее же большинство социальных событий, которые считаются случайными, не соответствует ситуации чистой случайности.

Социум существует как действительность благодаря действиям, основанным на индивидуальном выборе, который, ввиду вовлеченности личности в систему общественных связей, приобретает социально-значимый характер. Но что есть выбор? Даже на индивидуальном уровне весьма проблематично четко обозначить его смысл. Разброс ситуаций, в которых личность проявляет свободу выбора, невероятно велик, причем оказывается невозможным даже примерно определить величину числа, которое характеризует количество принятых решений одним человеком за один день, поскольку любое простое решение можно рассматривать как набор еще более простых и т.д. При этом следует иметь в виду, что априори далеко не всегда можно предсказать значимость выбора для дальнейшей череды событий; порой случайное и нелепое стечение обстоятельств приводит к масштабным историческим последствиям, а иной раз наперед разрекламированные как «исторические», свершения державных мужей остаются таковыми лишь в реляциях их пресс-секретарей: ситуация, когда горы рожают мышь.

Однако присмотревшись внимательнее к актам социального выбора, мы находим не броуновский хаос, где господствует чистая случайность, а такую действительность, в которой свободный выбор (действие) не нарушает целостность системы: при том, что человек в любой ситуации сохраняет за собой ту или иную степень свободы, социальные механизмы делают одни альтернативы более предпочтительными, чем другие. Индивидуум может, конечно, поступить и вопреки тому, что от него ждет и к чему его толкает общество, но этот его «бунтарский» акт в большинстве случаев компенсируется «бунтарством» противоположного рода, и в целом подобные нонконформистские флуктуации оказываются нивелированными конформизмом других индивидуумов.

Акты выбора всегда чем-либо обусловлены, но обусловленность не означает каузальность по импликативной схеме: «если есть a, то будет b» и т.д. В социальной реальности a может стать причиной c, d, e, f, а отнюдь не только b. Одни сценарии более вероятны, другие менее вероятны, но осуществиться может любой возможный. В этом смысле можно сказать, что акты социального выбора и следующие за ними события в общем и целом случайны: они могли быть, могли бы и не быть, либо же быть, но иным образом… Откуда же тогда берется необходимость?

Необходимость

Поведение каждого участника социальных процессов обусловлено его свободой выбора. Поскольку векторы реализации этой свободы направлены в разные стороны, на макроуровне происходит взаимная компенсация социальных актов, порожденных столкновениями индивидуальных волений; компенсация происходит потому, что система стремится к устойчивости, иначе разгул своеволия социальных атомов, каждый из которых мнит себя центром бытия, привел бы социум к гибели. Но ввиду того, что сложные социальные системы далеки от равновесия, их устойчивость возможна лишь в динамическом развитии: это не устойчивость пня, а скорее устойчивость канатоходца. Поэтому не все флуктуации тут же нейтрализуются диссипативной деятельностью системы, а некоторые из них могут приобрести устойчивый характер и превратиться в фактор, оказывающий влияние на всю систему, а в лимите даже подчинить ее своему влиянию и перестроить ее структуру. Ретроспективно устойчивые флуктуации мы обозначаем как необходимые (а потому и закономерные), а нейтрализованные флуктуации – как случайные. Последствия «случайных» событий уже по определению (тонкий смысл известной фразы: «мятеж не может кончиться удачей…» простирается, в сущности, на все собственно исторические феномены) аннигилируются последствиями других – случайных и необходимых – событий. Иная случайность (в нашей системе отсчета, т.е. в осуществленной возможности бытия) при другом повороте событий повлекла бы за собой более значимые последствия, чем это произошло на самом деле; значит, она могла бы стать закономерностью. Если бы в межвидовой конкуренции победителями оказались Homo neanderthalensis, а не Homo sapiens, неандертальские антропологи сейчас убедительно доказывали бы, что судьба кроманьонцев была изначально предрешена. История, правда, не знает сослагательного наклонения, но спекулятивные фантазии на тему: «а если бы…», полагаю, все же меньший грех, чем вера в предопределенность данного.

В социальной действительности нет чисто случайных или чисто необходимых событий. Каждое событие вызывается своими достаточными причинами, которые позволили ему осуществиться, но нет событий, которые происходят с абсолютной необходимостью, т.е. таких, которые не могли бы не произойти. Осуществиться может всякий курьез, но чтобы он стал исторически значимым, его влияние должно простираться на значительный участок социального пространства-времени. Устойчивыми оказываются такие флуктуации, которые соответствуют наличному характеру системы или такие, которые несут в себе более или менее удачный Ответ на соответствующий Вызов; последние тоже соответствуют характеру системы, но реализуют не сохраняющий, а развивающий сценарий, т.е. они соответствуют характеру системы в ее потенциальных возможностях.

Следует, стало быть, отличать социальный хаос, вызванный диссипативной деятельностью системы, от истинного, бессистемного хаоса. Последний бессистемен, системность же предполагает наличие устойчивых связей и структуры. Элементы обладают свободой перемещения, но лишь в рамках имеющейся структуры, иначе система перестанет существовать, по крайней мере, в прежнем качестве. Каждый человек делает огромное число выборов, но количество сценариев оказывается не таким уж огромным, как можно было бы предположить. Сценарное многообразие ограничивается допустимыми в данное время и в данном месте рамками, выход за которые либо невозможен в принципе, либо влечет за собой качественную трансформацию, либо же приводит систему к гибели.

Моделируемость

Вера в детерминистическую предзаданность сущего, на каких бы научных (или почитаемых за таковые) принципах она ни базировалось, оказывается не средством социального прогнозирования, а помехой на его пути. Управление будущим должно учитывать не только прямые следствия действий субъекта управления, но и возможную (в том числе и нестандартную) реакцию на них других участников социальных процессов, а также предполагать наличие у них собственных планов действий. Это требует построения такой стратегии, которая учитывала бы как наличное положение дел, так и трансформационные потенции социальной системы; часть факторов, влияющих на эти потенции контролируется самим субъектом, часть – иными субъектами, а какая-то часть (при актуальном status quo) вообще окажется стихийной и неуправляемой (включая сюда т.н. форс-мажорные обстоятельства). Стало быть, моделирование будущего (а моделирование выступает необходимой предпосылкой управления) должно осуществляться в многомерной информационной среде, а проблема выявления базовых в данном месте и в данное время переменных и констант может решаться лишь в рамках конкретной познавательной ситуации.

Кроме сугубо технических сложностей социального прогнозирования, связанных с учетом всех релевантных согласно принятой теории фактов, есть трудности и эпистемологического характера. Дело в том, что точность прогнозирования не всегда свидетельствует об истинности теории, а факт неточности сам по себе недостаточен для ее полного опровержения. Любая теория претендует на то, чтобы быть адекватной моделью действительности. Одна модель может в целом соответствовать действительности, но ввиду своей «грубости» давать предсказания с большой погрешностью. Иная же теория, ложно истолковывая действительность, может быть настолько хорошо «подогнана» к последней, что точность прогноза оказывается у второй теории даже выше, чем у первой. В этом случае может возникнуть парадоксальная ситуация: первая теория более достоверная, вторая более точная. Поспешив отбросить первую теорию (она ведь неточна в прогнозах!), мы лишим себя возможности довести ее аппарат до приемлемого уровня. Например, долгое время гелиоцентрическая система Коперника воспринималась не более чем курьез: кроме своей мировоззренческой экстравагантности, она имела и серьезные методологические недостатки, объясняя небесные явления гораздо хуже, чем общепризнанная система Птолемея. Лишь с открытием законов Кеплера гелиоцентрическая система приобрела допустимую точность предсказаний. Подобных случаев в истории науки наберется немало.

И все же, прогностический потенциал теории, как естественнонаучной, так и социальной, является одним из основных критериев ее достоверности. Разумеется, социальный прогноз должен трактоваться не в смысле неизбежного рока, а лишь как один из возможных и весьма вероятных сценариев. Если прогноз оптимистический (по мнению участников социальных процессов), энергия общества направляется на его реализацию, если пессимистический – на его предотвращение. Но в любом случае сам факт предсказания уже оказывает свое влияние на социальную систему, а потому прогностика выступает не только средством познания будущего, но и инструментом его творения.

Поэтому нельзя согласиться с точкой зрения К. Поппера, упрекающего философию истории за то, что своими прогнозами она, дескать, посягает на свободу человека. Футорологический элемент – самое уязвимое место любой социально-философской и философско-исторической теории, но он необходим как в практическом аспекте, так и в логико-методологическом, для придания теории завершенности и для установления ее достоверности. Обществовед, который боится прогнозирования, рискует оказаться вечно-вчерашним, неким крепким задним умом Эпиметеем. Если кому и нужны советы теоретиков, так это современникам и потомкам; предки в советах не нуждаются.

Само же познание социокультурных систем, ввиду принципиальной сложности последних, требует построения различных моделей, отражающих те или иные аспекты исследуемых объектов. Иными словами, необходимо учитывать многомерность социокультурных систем, а значит и возможность социального моделирования в разных «системах координат». В то же время, ни одна схема (социально-философская, философско-историческая, социологическая) не может обойтись без положенного в ее основание принципа отбора и интерпретации релевантных фактов. Но социальных фактов par excellence не существует, то есть, факт, релевантный в одной «системе координат», может оказаться иррелевантным в другой. Это означает, что ни одна модель (схема) конкретного общества или всей мировой истории не может описать все стороны человеческой деятельности, подведя их к главному, базовому принципу. Например, едва ли можно отрицать наличие корреляции между этногенезом и развитием искусства, но каждый из этих процессов, взаимно влияя друг на друга и испытывая влияние третьих факторов (материальное производство, форма религии, политическая система и т.д.), протекает по своим собственным закономерностям. Поэтому выводить общую логику исторического развития или объявлять один фактор главным, а остальные – производными, на мой взгляд, некорректно и бесперспективно.

Из этого можно было бы сделать вывод, что любая социальная схема постольку, поскольку она абсолютизирует значимость одного какого-либо фактора, возводя его в свой базовый принцип, не соответствует действительности, а значит и не может серьезно рассматриваться. Однако мы должны учитывать не только многомерность исторической реальности, но и диалектический характер истины. Как указывал Гегель, «… ни одна система философии не опровергнута. Опровергнут не принцип данной философии, а опровергнуто лишь предположение, что данный принцип есть окончательное абсолютное определение» [1, с. 98]. С другой стороны, это не означает, конечно, что все схемы одинаково приемлемы, а лежащие в их основе принципы функционально равнозначны. Одна схема не может описать всю многомерность социально-исторического процесса, но она может быть более или менее адекватной моделью определенного аспекта (измерения) реальности. Поэтому признание многомерности исторической реальности позволяет нам оценивать различные социальные схемы как дополняющие друг друга при описании тех или иных сторон одного и того же целого.

Исчислимость

Всякое познание стремится к максимальной точности и четкости полученных результатов. Эталоном точности, как принято считать, является математика. Социогуманитарному знанию, с его расплывчатостью формулировок и приблизительностью прогнозов, точность совсем не помешает. Отсюда исходит вполне понятное желание привнести в обществоведение математические методы, что даже приводит к конституированию соответствующих дисциплин (например, в рамках исторической науки выделилась клиометрика – дисциплина, ставящая своей целью исследование исторического процесса с помощью математических методов).

Прежде чем пытаться определить границы допустимости применения математических моделей для предсказания поведения социокультурных систем, зададимся вопросом: можно ли построить математически корректную модель индивидуального человеческого поведения? По этому поводу Стивен Хокинг пишет: «Мы уже знаем основные физические законы, управляющие активностью мозга, и они сравнительно просты. Но уравнения, в которых более чем одна-две частицы, решить слишком сложно. Даже в более простой Ньютоновой теории гравитации можно точно решить уравнение только для случая двух частиц. Для трех и более приходиться прибегать к аппроксимациям, и с увеличением числа частиц трудности резко возрастают. Человеческий мозг содержит около 1026… частиц. Это слишком много, чтобы мы смогли когда-нибудь решить уравнения и предсказать, как мозг поведет себя, учитывая, что в эти уравнения входят и начальное состояние, и данные, поступающие от нервов. В действительности мы не можем даже измерить, каково было начальное состояние, так как, чтобы сделать это, нам пришлось бы расчленить мозг. И даже если бы мы были готовы на это, частиц окажется слишком много, чтобы учесть их. К тому же мозг, вероятно, очень чувствителен к начальному состоянию – небольшое изменение в нем может привести к большому изменению в последующем поведении. Поэтому, хотя нам известны управляющие мозгом фундаментальные уравнения, мы совершенно не способны использовать их для предсказания человеческого поведения» [8, с. 145-146].

С аналогичной ситуацией мы сталкиваемся и при попытке построить математическую модель общества: огромное количество «частиц», невозможность точного определения начального состояния, чувствительность социальной системы к начальным условиям… К тому же, если управляющие функционированием мозга фундаментальные уравнения известны (не будучи в этом вопросе компетентным, я поверю С. Хокингу на слово), то о законах общества то же самое сказать уже труднее, во всяком случае, единая теория общества пока не создана и едва ли следует этого ожидать в ближайшее время.

Работоспособность любой модели напрямую зависит от ее прогностических возможностей. Из сказанного выше напрашивается вывод, что адекватное познание, а тем более – предсказание поведения человека и общества является совершенно невозможным. Такой вывод, конечно, не сулит ничего хорошего гуманитарным и общественным наукам.

Противостоять подобным агностицистским выводам могут наработки в области синергетики и нелинейной динамики, в частности, концепция параметров порядка. Эта концепция по своему эпистемологическому и логико-методологическому значению вышла за рамки физики, и получила общенаучный статус. В математике даже появился новый раздел – теория инерциальных многообразий [9]. В рамках этой теории доказано, что для большого класса систем, имеющих бесконечно много степеней свободы, существует конечный набор параметров порядка, определяющих поведение соответствующих объектов на протяжении значительных временных интервалов. Но теория инерциальных многообразий ориентирована на математическую интерпретацию параметров порядка. Всегда ли математическая интерпретация имеет необходимую точность и возможны ли другие интерпретации?

В социогуманитарном знании неквантитативная интерпретация не только возможна, но и во многих случаях она оказывается единственно возможной. Вернемся к предсказанию поведения отдельного человека. Зная его характер, склонности, жизненный опыт и т.д. можно предсказать его поведение в той или иной ситуации. Заметим, что при этом мы понятия не имеем о процессах, происходящих в мозгу интересующего нас индивидуума с его 1026 частицами. Конечно, точность предсказания будет невелика, но мы можем хотя бы указать набор наиболее вероятных «траекторий» поведения; пытаясь решить уравнения, описывающие деятельность мозга, мы не получим и такого результата! С точки зрения электрической активности мозг человека в состоянии бодрствования ведет себя совершенно хаотически, характеризуясь истинной случайностью. Но эта случайность физиологического уровня; на уровне психологическом и социальном поведение человека гораздо более упорядочено, причем параметры порядка не имеют математического выражения.

То же самое можно сказать и об обществе. Численные характеристики могут иметь лишь вспомогательное значение: в познании общества, как и в познании человека, упор нужно делать на характеристики качественные, не сводимые к математическим уравнениям. Сказанное касается не только вероятности, но и всего хода социально-исторических процессов. Довольно заманчиво описать историю человечества в виде четкой формулы, но результаты подобного квантифицирования оказываются эпистемологически и логико-методологически уязвимыми. Так, А.П. Назаретян формулирует закон техно-гуманитарного баланса следующим образом: «чем выше мощь производственных и боевых технологий, тем более совершенные механизмы сдерживания агрессии необходимы для сохранения общества» [2, с. 98]. Этот закон представлен в виде уравнения:

Si = f1(R) / f2(T),

где Si – внутренняя устойчивость общества, R – качество (именно качество, обратим внимание!) регуляторных механизмов культуры, Т – технологический потенциал (подразумевается, что Т>0).

С содержанием закона техно-гуманитарного баланса можно согласиться, что же касается математического наполнения приведенного уравнения… А.П. Назаретян признает, что еще не уточнены структура каждого из компонентов уравнения, методика и единицы для измерения и сопоставления величин. В разработке математического аппарата принимают участие сотрудники Вычислительного центра РАН, но «… к сожалению, пока аппарат получается слишком громоздким…» [2, с. 98].

Моделирование социально-исторических процессов не может, конечно, обойтись без математических методов, но следует отличать моделирование отдельного локального со-бытия или ограниченного пространственно-временными рамками процесса от моделирования исторического бытия как такового. В частном историческом или футурологическом исследовании математический аппарат может и должен в той или иной форме применяться. В зависимости от характера моделируемого объекта роль и границы применимости математических методов будет сильно варьироваться. Мы не можем использовать один и тот же аппарат при моделировании экономических кризисов и этапов развития искусства – многомерность социально-исторической реальности предполагает и многообразие методологических подходов. Радикальные проекты математизации всего социогуманитарного знания и математического моделирования исторического бытия остаются в большинстве случаев сугубо декларативными. Если все же дело доходит до практической реализации, исследователи сталкиваются с непреодолимыми трудностями.

Вернемся к закону техно-гуманитарного баланса. Его формализация в виде уравнения ничего не добавляет к словесной формулировке по существу. Уравнение приведено как заявка на будущее математическое наполнение, над которым работает целый коллектив и которое пока «слишком громоздко». Я полагаю, что проблема не в громоздкости уравнения, а в изначальной утопичности проекта. Так, весьма проблематично, на мой взгляд, выразить технологический потенциал общества в математическом виде, поскольку придется учитывать разные стороны технологического потенциала, и чем более развитое общество, тем сложнее это сделать (скажем, для современного западного общества нужно включать в одну категорию и водородные бомбы и электрочайники; принцип суммирования, видимо, ноу-хау исследовательской группы). Что же касается качества регуляторных механизмов культуры (а здесь речь может идти о религиозных учениях, политических идеях, моральных и правовых нормах и т.д.), задача математического выражения представляется мне вообще неразрешимой. Время покажет, но весьма сомнительно, что когда-либо будет создана математически приемлемая модель исторического процесса.

Управляемость

Необходимость в социальном прогнозировании определяется потребностями социального управления. В связи с этим, встает вопрос: какова зависимость между сложностью социальной системы, точностью предсказаний тенденций ее развития и возможностью эффективного ей управления?

На первый взгляд кажется, что легкость управления социальной системой напрямую зависит от ее простоты. Однако следует иметь в виду, что с усложнением социальной системы аппарат управления становится все более сложным и, в общем, более сложная социальная система оказывается более управляемой. Это вполне закономерно. Во-первых, сложная система не стала бы таковой, будучи неуправляемой или слабо управляемой; примитивное же общество может существовать и при самой низкой степени управляемости. Во-вторых, чем сложнее социальная система, тем выше цена ошибки за неправильное решение, поэтому общество в целях самосохранения вынуждено создавать механизмы подстраховки (диапазон применимости этих механизмов может быть весьма широк: от сглаживания результатов неудачных социальных экспериментов (как бы ни относиться к идее социального экспериментирования, история не может без этого обойтись), до банальной «защиты от дурака»). Усложнение системы социального управления должно опережать по темпам усложнение самого общества, ибо только при таком опережении возможно создание «запаса управляемости». В конкретных случаях, конечно, темпы усложнения системы управления могут даже отставать от темпов усложнения социальной системы; относительная управляемость при этом уменьшается, общество становится более чувствительным к внешним и внутренним кризисам, после чего может последовать либо его коренная перестройка, либо гибель социальной системы. То есть, для жизнеспособности общества нужен не просто механизм управления для решения насущно актуальных проблем, но и запас управляемости для возможности эффективного и своевременного реагирования на будущие вызовы.

Итак, усложнение социальной структуры ведет к усложнению системы управления, причем последняя должна развиваться более динамично. Но усложнение социальной системы уменьшает горизонт предсказуемости ее поведения. Получается, что чем сложнее социальная система, тем она более управляема, но менее предсказуема!

Впрочем, чего стоит управляемость без предсказуемости? Если процесс непредсказуем, то он, в сущности, и неуправляем, а реализация власти управляющего оказывается иллюзией. Возрастание управляемости ведет к возрастанию сложности, которая делает систему все менее предсказуемой, а потому и менее управляемой. Управляемость (под которой я понимаю свойство, в отличие от управления, которая есть функция), стало быть, содержит в себе внутреннее противоречие, ведь предсказуемость является неотъемлемой стороной управляемости, но именно она «страдает» от роста последней.

Противоречие отчасти сглаживает тот факт, что с усложнением социальной системы методы прогнозирования тоже совершенствуются, однако, обратим внимание, это происходит без внутренней связи с самим социальным процессом, в некоторой степени «параллельно» ему; усовершенствование методов прогнозирования вызвано, конечно, объективными причинами, но без имманентной необходимости. Усложнение социальной структуры почти автоматически ведет к усложнению аппарата управления, иначе система попросту развалится; в то же время, как всемирная история в целом, так и европейская история ХХ века изобилуют примерами, суть которых схвачена известным афоризмом: «хотели как лучше, а вышло как всегда» – ситуация, не лучшим образом характеризующая совершенство методов социального прогнозирования. Это придает известный драматизм социальному управлению, особенно в контексте отмеченного факта увеличения цены ошибки: дикарь с каменным отщепом менее опасен, чем дикарь с гранатой; если же в его руках ядерная боеголовка…

Степень управляемости определяется возможностью влиять на события в выгодном для себя ключе. Если влияние есть, а события развиваются непредсказуемо, об управляемости говорить не приходится, такая система в лимите просто разрушится, причем, чем сложнее социальная система, тем быстрее и «громче» будет ее разрушение. Прогнозирование, таким образом, выступает средством сохранения системы. Если же система интенсивно развивается (а чем она сложнее, тем более подвержена развитию, поскольку ее функционирование требует больших энергетических затрат и ей труднее поддерживать баланс с окружающей средой, чем более простым системам), то ее сохранение возможно лишь в динамике, а любая попытка остановить прекрасное мгновенье ни к чему хорошему не приведет. Существование сложной социальной системы, стало быть, требует чрезвычайного напряжения сил для создания все более совершенных антиэнтропийных механизмов, которые компенсировали бы диссипативную деятельность системы. Социальные процессы ускоряются, а это вынуждает нас ценить время, не затягивать с Ответами на брошенные Вызовы и быть готовыми (научно-технологически, экономически, политически, морально и т.д.) к следующим Вызовам. Человечество слишком далеко ушло от равновесия, чтобы надеяться, что некие естественные процессы сгладят результаты его ошибок.

Выводы

Функционирование социальной системы соответствует модели хаотического режима, причем, чем она сложнее, тем больший хаос наблюдается. Этот хаос является следствием компенсации стремления усложняющейся системы к упорядоченности на более высоких уровнях. Хаотичность социальных процессов не есть истинная (бессистемная) хаотичность, а является оборотной стороной порядка с каковым она находится в состоянии диалектического противоречия.

Сложноорганизованная социальная система характеризуется чрезвычайно большим количеством переменных, определяющих ее поведение. Но величина «параметров порядка» включает небольшое число переменных, что позволяет осуществлять прогнозирование деятельности социальной системы с допустимой степенью погрешности. При этом предсказание будущего не может быть полностью сведено к квантитативному выражению, а математические методы в социальном познании могут использоваться лишь как вспомогательные.

Необходимость в социальной действительности рождается из случайности и отличается от последней устойчивостью и влиянием на ход дальнейших событий. Нет абсолютно необходимых событий, из чего следует принципиальная открытость будущего. В то же время, сценарное многообразие ограничено набором параметров, характеризующих самотождественность системы; следовательно, будущее, будучи открытым, не представляет собой поле произвола случайностей, а несет на себе отпечаток сложившихся в процессе предшествующего развития закономерностей.

Литература

1. Гегель Г.В.Ф. Лекции по истории философии: Пер. с нем. – СПб.: Наука, 1993. – Кн. 1.
2. Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. – М.: ПЕР СЭ, 2001.
3. Пантин И.К. Россия в мире: историческое самоузнавание // Вопросы философии. – 1993. – № 1.
4. Пригожин И., Стенгерс Н. Порядок из хаоса: Новый диалог человека с природой. М.: Наука, 1986.
5. Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. – М.: Прогресс, 1999.
6. Султанов К.В. Социальная философия Н.Я. Данилевского и проблема «культурно-исторических типов» в современной общественной мысли: Автореф. дис… д. филос. н. –СПб., 1995.
7. Топольский Е. Дискуссия о применении теории хаоса к истории // Исторические записки. – 1999. – №2.
8. Хокинг С. Чёрные дыры и молодые вселенные: Пер. с англ. – СПб.: Амфора, 2001.
9. Foias C., Sell G.R., Temam R. Inertial manifolds for nonlinear evolutionary equations // Journal of Differential Equations. – 1988. – V. 773. – № 2.
10. McCloskey D. History, differential equations and narrative problems // History & Theory. – 1991. – №1.
11. Roth R. Is History a Process? Nonlinearity, Revitalization Theory, and the Central Metaphor of Social Science History // Social Science History. –1992. – Vol.16. – №2.
12. Roth P., Ryckman T.A. Chaos, Clio, and Scientistic Illusions of Understanding // History and Theory. – 1995. – №1.
13. Schermer M. The Chaos of History: On a Chaotic Model That Represents the Role of Contingency and Necessity in Historical Sequences // Nonlinear Science Today. – 1993. – Vol. 2. – №4.

Скачать мои книги:

Халапсіс Олексій Владиславович — доктор філософських наук, професор, академік Академії політичних наук України, завідувач кафедри міжнародних відносин та соціально-гуманітарних дисциплін Дніпропетровського державного університету внутрішніх справ.

7 Comments

  1. […] Прогнозирование грядущего – дело сложное и неблагодарное, почти всегда вызывающее у кого-то скепсис и всегда рискующее оказаться ошибочным. Это мысленный эксперимент, адекватность которого зависит от корректности принятых допусков и уровня нестабильности системы в настоящем. Тем не менее, нет недостатка в подобного рода исследованиях, что даже привело к становлению особой сферы знания – «науки о будущем» (эпистемологический статус футурологии все еще остается не вполне определенным, но сам факт ее появления является достаточно показательным). […]

Leave a Reply

Your email address will not be published.