Tag: философия

Объективность социальной реальности (в темпоральном срезе представленной миром истории) имеет мало общего с объективностью физического мира, фактическое существование которого оказывается внешним по отношению к человеку атрибутом. Социальная же реальность антропна «по определению», из чего следует, что человеческие взгляды, представления, убеждения и даже фантазии — все то, что можно обозначить словом «идеи» — оказываются не только субъективными переживаниями, но могут, при определенных обстоятельствах, стать конструктивным фактором исторического бытия. И если бы кто-то решился составить список наиболее фундаментальных идей, владевших умами людей, живших во всех известных нам обществах на протяжении всей известной нам истории, то он бы убедился, что подавляющее большинство из них имело ту или иную степень религиозной составляющей. Последнее обстоятельство выдвигает и определенные требованию к постижению истории, ведь исследователю гораздо проще понять чуждые его времени и его культуре научные, политические, философские концепции, нежели чуждые религиозные формы.

Происходящие ныне глобальные цивилизационные трансформации приведут либо к открытию принципиально новой главы всемирной истории, либо к завершению последней, по крайней мере, в привычном ее понимании. Исторический горизонт человека всегда был ограничен некоей более или менее локальной Ойкуменой, включающей в себя «его» мир как определенный пространственно-временной культурный континуум и мир его ближайших, в той или иной степени «не таких, как мы», соседей. Люди никогда ранее не жили в условиях глобальной коммуникации, означающей пространственную стянутость мира, сведение ранее почти не пересекавшихся культурно-исторических пространств в одно измерение и даже приведение их к единому топосу. Такая цивилизационная ситуация возникла во многом благодаря деятельности западного духа, и он вынужден первым принимать на себя все возможные риски, связанные с собственным проектом. Какие испытания в связи с этим готовит западному человеку будущее и выдержит ли он эти испытания?

Эпоха глобализации оказывает колоссальное влияние на многие стороны человеческой деятельности, в том числе – и на формы организации общественного бытия. Поэтому при принятии решений в той или иной сфере следует иметь в виду трансформационный потенциал социальной реальности, а не полагаться целиком и полностью на отработанные приемы, которые неплохо себя зарекомендовали в прошлом. Это последнее обстоятельство может иметь значение, но лишь как информация к размышлению, а не как руководство к действию.

Почему на протяжении истории люди регулярно вели войны, какие метафизические причины стоят за фактом повторяющегося международного насилия? Одна из самых известных, и уж точно, самых популярных (если под «популярностью» понимать широкую распространенность как в научных кругах, так и за их пределами) версий ответа на этот вопрос постулирует экономическую детерминированность международных конфликтов, выраженную в экономических противоречиях между государствами, в конкуренции, в стремлении к овладению рынками, природными ресурсами и т.д. Так, Вудро Вильсон риторически вопрошал: «Есть ли на белом свете хоть один мужчина, хоть одна женщина, пусть даже ребенок, который не знает, что причины войны в современном мире кроются в индустриальной и коммерческой конкуренции?».

Как возможна метафизика? Этот вопрос со времен Канта задают себе все те, кто в той или иной степени ей сопричастен. Впрочем, один и тот же вопрос может иметь совершенно разный смысл и содержание применительно к разным познавательным ситуациям и разным эпохам мысли. Для немецкого мыслителя, поставившего перед собой грандиозную задачу определения возможностей и границ чистого разума, вопрос о возможности метафизики как теоретически легитимной формы деятельности органично вытекает из его исследовательской стратегии. Фигурально говоря, если бы в «Критике чистого разума» этот вопрос эксплицитно не стоял, то он (вопрос о возможности метафизики) «поставил бы сам себя» в «теле» кантовских рассуждений. Можно соглашаться или не соглашаться с тем ответом, который дал на свой вопрос кёнигсбергский затворник, но несомненна сама фундаментальность этого вопроса для «Критики чистого разума».

«Самым главным ресурсом государства является человек». Эта фраза, авторство которой приписывается Маргарет Тэтчер, уже стала аксиомой. Поэтому неудивительно, что сегодня система образования, рассматриваемая как средство «производства человека», занимает особое место в развитых странах мира. Нет нужды доказывать, что для решения выдвигаемых современностью задач нужны не просто люди, а грамотные и подготовленные специалисты. Но вот грамотные в чем и подготовленные для чего? И вообще, что значит «современность» и как она может выдвигать задачи? Попытаемся разобраться.

Какие мотивы являются доминирующими в постановке целей войны? Ранее я уже рассмотрел вопрос о сугубо экономической подоплеке военных конфликтов и пришел к выводу, что в общем и целом война (если она не является колониальной) – это, так сказать, бизнес с отрицательной рентабельностью. Тем не менее, несмотря на убыточность (за редкими исключениями) «традиционных» (неколониальных) войн для всех участников, они были постоянным спутником истории человечества. Возможно, я слишком узко поставил вопрос, и речь должна идти не об оценке чистой экономической эффективности войны, а о совокупности не только экономических, но и (а может быть – прежде всего) геополитических факторов?

Происходящие в последние десятилетия цивилизационные трансформации требуют переосмысления теоретических моделей исторического процесса для разработки механизмов эффективного управления будущим. Ускорение социальных процессов приводит к тому, что вмешательство будущего в дела настоящего ныне велико как никогда ранее, ведь при принятии решений практически в любой сфере человеческой деятельности приходится учитывать не только наличные факторы, но и просчитывать тренды возможных изменений; иными словами, принимая решения в настоящем, необходимо держать в голове потенциальные (на данный момент) вызовы будущего.

История человечества разворачивается как гетерогенный процесс, не только явленный, но и фундированный со-бытийностью. Среди событий, определяющих облик всемирной истории, есть значительное количество деструктивных феноменов, разрушающих прежний порядок и провоцирующих неустойчивость, причем это количество и роль, которую они играли и ныне еще играют, поражают своей масштабностью. Так, Карл Поппер утверждал, что «… история политической власти является ничем иным, как историей международных преступлений и массовых убийств (включая, правда, и отдельные попытки положить им конец). Эту историю преподают в школах, а некоторые крупнейшие злодеи расхваливаются как ее герои» [1, С. 293].

Спекулятивное мышление является одним из ключевых познавательных инструментов метафизики, а в классической метафизике оно выступает главным, и едва ли не единственным инструментом. Поскольку же инструмент должен быть соотнесен с той сферой, которая с его помощью исследуется, определение эпистемологической легитимности спекулятивного мышления оказывается в прямой зависимости от выявления его онтологического статуса именно как инструмента метафизического разыскания. Отказаться от спекулятивного мышления — значит отказаться от всякой возможной метафизики. Если же удастся онтологизировать спекулятивное мышление, то метафизика получит возможность вести свой дискурс без оглядки на своих «нисповергателей», выражающих сомнения в ее методе и даже доказывающих его ложность; однако если онтологизация будет недостоверной, т.е. будет не снимать сомнения, а давать повод к новым, то это не только не укрепит здание метафизики, но и предоставит ее противникам новые аргументы для ее «опровержения».