Глобализация и управление будущим

Происходящие в последние десятилетия цивилизационные трансформации требуют переосмысления теоретических моделей исторического процесса для разработки механизмов эффективного управления. Ускорение социальных процессов приводит к тому, что вмешательство будущего в дела настоящего ныне велико как никогда ранее, ведь при принятии решений практически в любой сфере человеческой деятельности приходится учитывать не только наличные факторы, но и просчитывать тенденции и тренды возможных изменений; иными словами, принимая решения в настоящем, необходимо держать в голове потенциальные (на данный момент) вызовы будущего. Скажем, изменения в сфере «высоких технологий» происходят столь стремительно, что изделия морально устаревают зачастую значительно раньше, чем происходит их физический износ. Испытывая футурошок, человек пытается приспособиться к ситуации, когда будущее хозяйничает в настоящем, а то и подогнать это будущее под свой идеал. В центре данного исследования стоит проблема определения перспектив исторического развития человечества и реакции человека на стремительно изменяющиеся условия своего социального бытия.

Как цитировать:
Халапсис А. В. Трансформационные процессы в глобальном цивилизационном пространстве: проблемы и перспективы интеллектуального управления будущим. Філософія, культура, життя. 2004. Вип. 24. С. 166-173.
APA:
Halapsis, A. V. (2004). Transformational Processes in the Global Civilization Space: Problems and Perspectives of Intellectual Future Management. Philosophy, culture, life, 24, 166-173.

Для описания и осмысления нестандартной ситуации (а современная цивилизационная ситуация не соответствует никаким ранее действовавшим стандартам) нужны нестандартные методы и приемы. Меня интересуют нетрадиционные подходы к философскому анализу современных геополитических и цивилизационных реалий и практические пути по конструированию будущего. Из этого и вытекает цель данной статьи, которая заключается в том, чтобы посредством синтеза диалектической и синергетической парадигм выявить реальные цивилизационные перспективы человечества в контексте глобальных трансформационных процессов и обозначить онтологические основания возможных стратегий творческого управления будущим.

Свою знаменитую книгу, написанную по мотивам не менее известной статьи, С. Хантингтон завершает весьма показательным пассажем: «…В нарождающейся эпохе столкновения цивилизаций представляют величайшую угрозу миру во всем мире, и международный порядок, основанный на цивилизациях, является самой надежной мерой предупреждения мировой войны» [8, с. 532]. Опасения американского политолога вполне понятны. Из перечисленных им восьми ныне существующих цивилизаций, лишь японская, латиноамериканская и африканская не имеют ядерного оружия. При возросшей технологической и военной мощи межцивилизационные конфликты в будущем становятся чреваты гораздо более серьезными последствиями, чем когда бы то ни было ранее и даже несут угрозу самому существованию жизни на Земле. Несмотря на все усилия международных организаций, таких как ООН и МАГАТЭ, процесс «расползания» ядерного оружия продолжается. Если на стене висит ружье, к концу пьесы оно обязательно выстрелит. Прямо скажем, довольно безрадостная перспектива.

Но может ли цивилизационная парадигма служить основой действенной системы безопасности? Деление мира по цивилизациям, очевидно, до некоторой степени отражает реальную социокультурную ситуацию, но цивилизационная модель «работает» далеко не всегда. Так, она не в состоянии объяснить расклад сил накануне и во время недавней войны в Ираке. Многие арабские политики пытались объявить эту войну столкновением исламского мира и западной цивилизации в ее американском варианте. На деле, исламские государства не только не смогли оказать действенную помощь Ираку, но и не выработали единой позиции, а некоторые из них даже примкнули к возглавляемой США коалиции. Внутри западной цивилизации тоже не было единства, и если такие страны как Великобритания, Испания и Польша поддержали действия американской администрации, то Германия и Франция выступили категорически против. Разумеется, цивилизационная идентификация играет в современном мире огромную роль, но в критические моменты могут вступить в действие иные факторы, отодвигающие на второй план факторы цивилизационные.

Прогнозирование будущего предполагает прагматичный и всесторонний учет основных рисков и возможностей. Цивилизационные конфликты несут в себе угрозу человечеству и сценарии подобных конфликтов должны восприниматься с полной серьезностью. Но, в то же время, угроза должна реально оцениваться ибо, в противном случае, истерика по поводу мнимой угрозы может помешать в верной оценке более реальных опасностей.

В истории идет постоянный отбор наиболее эффективных способов организации человеческого бытия и отбраковка неэффективных или бывших некогда эффективными, но утратившими таковое свое качество в изменившихся условиях. Поэтому нет и не может быть наилучшей формы правления для всех времен и народов, оптимальной всегда и везде системы хозяйствования и т.д. Вопреки расхожему мнению, война не может считаться злом сама по себе, и тот факт, что во всемирной истории войны играли не последнюю роль, следует принимать как данность и необходимость, а не как зло и несправедливость. Но и роль войны также изменяется и приходит время, когда война перестает быть действенным способом разрешения конфликтов. Я полагаю, что человечество в своем развитии как раз подошло к такому моменту. Полномасштабная война с использованием современных средств массового поражения приведет либо к гибели всего живого, либо к деградации человечества. Ни первый, ни второй варианты не могут рассматриваться фигурантами мировой политики как желательные. Если исходить из концепции «стреляющего ружья», полноценный вооруженный конфликт между цивилизациями не только возможен, но и неизбежен. Люди всегда использовали боевые технологии для уничтожения себе подобных, стало быть, наступление ядерного апокалипсиса – лишь вопрос времени.

Можно ли предотвратить реализацию нежелательных сценариев, изменив ход истории? Одним из фундаментальных свойств исторического бытия есть его нестабильность, означающая потенциальную возможность реализации разных векторов социокультурной эволюции. В неких ключевых точках (точках бифуркации) заложено большое разнообразие сценариев и ход дальнейшего развития системы может оказаться невероятным по меркам докризисного состояния. Последнее справедливо для любой нестабильной системы. Для системы социокультурной природы дело осложняется наличием интеллектуального субъекта, выступающего по отношению к ней в роли «максвелловского демона», а это значит, что при ее описании следует учитывать возможность управления ее эволюцией. Причем, интеллектуальный субъект, реализуя функцию управления, в состоянии не только поддерживать ее развитие, но и выводить систему на качественно иной уровень, не являющийся простым продолжением ранее действовавших закономерностей.

В историческом процессе ничто жестко не предзадано. Но и субъект не может, конечно, творить историю исключительно по своей прихоти, не считаясь с объективными обстоятельствами. Поэтому остро встают проблемы: 1) корректного определения точки бифуркации, в которой интеллектуальный субъект получает экстраординарные полномочия, и 2) реальной оценки возможных векторов развития. Универсального «ключика» для их решения нет и быть не может. Укажу лишь на самые общие признаки точки социальной бифуркации и критерии выявления возможных векторов развития.

1. Социальная бифуркация является следствием кризисной ситуации, характеризующейся невозможностью для социокультурной системы развиваться далее в том же направлении, отрабатывать ранее использовавшиеся алгоритмы. Это может быть онтологическая невозможность (например, исчерпание ресурсов), либо футурологическая суицидальность (физически система в состоянии развиваться в том же направлении, но такой путь грозит гибелью в перспективе).

2. Возможности реализации «максвелловских» свойств интеллектуальным субъектом зависят от его когнитивной сложности, т.е. от мощности информационных блоков, которыми он в состоянии оперировать.

3. Антикризисная стратегия должна учитывать общий уровень развития системы, а также использовать те реальные предпосылки выхода из кризиса, которые система выработала в докризисный период.

Вернемся к современной цивилизационной ситуации. Автономное развитие отдельных локальных цивилизаций в глобализированном мире становится онтологически невозможным и чреватым самоуничтожением человечества в глобальной войне. Стало быть, возможности нормального, «естественного» развития исчерпаны, а новые вызовы требуют принципиально новых, не задействованных ранее механизмов ответа.

Насколько интеллектуальный субъект в состоянии решать подобные проблемы? Для характеристики его когнитивного горизонта используем образ ойкумены. Большей ойкуменой буду называть населенную человеком землю, малой (внутренней) – фрагмент социального пространства-времени, с которым человек связывает свое бытие, котел, в котором формируются и продуцируются социальные смыслы. Чем примитивнее когнитивные структуры личности, тем ýже ее внутренняя ойкумена. В онтологическом смысле глобализация означает расширение внутренней ойкумены до масштабов внешней.

Возможна ли модернизация не-западных обществ без их вестернизации? Уже в постановке подобных вопросов заложен подвох, потому что происходит смещение акцентов, при котором западные ценности объявляются чем-то противостоящим ценностям иных культур. Исподволь легитимируется культурный релятивизм, утверждающий относительность и несравнимость ценностей разных цивилизаций. Но где нет единого аксиологического пространства, там нет и фундамента для диалога. Разные культуры при таком подходе оказываются в разных, непересекающихся измерениях.

Каждая цивилизация имеет свой парадигмальный проект мироустройства, свою иерархию ценностей, свою систему смыслов. В каждой уникальной культуре сквозит претензия на универсальность; историческая ограниченность и условность формы, в которой данная претензия выражается, не опровергают, однако, само содержание претензии. Проектов может быть множество, большинство из которых вскоре после своего появления лопаются как мыльные пузыри; но некоторые проекты закрепляются в бытии, становясь смыслосодержательными стержнями тех или иных культур. Уже то, что некий проект стал основой существования целой культуры, указывает на действительный характер этого проекта, на то, что он суть не просто случайное соединение амбиций, тщеславия, корысти и безумия своих авторов.

Лишь преломившись через историческую плоскость, действия отдельного человека могут онтологизироваться, получив статус деяний; деяний, на которых держится культура. Но хотя деяния выступают стержнем локальной культуры, локальностью действия в историческом пространстве-времени не ограничивается их значение. Дело в том, что каждая культура локальна лишь в феноменальном мире; в основе же своей она пребывает в универсальной стихии духа. Деяния отдельных личностей, как тех, чья историческая миссия всеми признана, так и тех, плодами творческих усилий мы пользуемся, но чьи имена забыты, оказываются значимыми не только для определенной точки культурно-исторического пространства-времени, но и для коллективного опыта человечества, помысленного как целостность.

Нет культуры, стало быть, которая не была бы репрезентантом мирового духа, хотя степень аутентичности и формы представительства сильно отличаются. Духовные сепаратисты делают упор на этих различиях, определяя их как неизменные константы, абсолютизируя замкнутость отдельных культурно-исторических пространств. Мир истории при этом приобретает дискретный характер, причем внутри отдельных культурно-исторических монад могут существовать более дробные монады и т.д. (например, в рамках цивилизации в такой роли могут выступать отдельные народы, сами, в свою очередь состоящие (в этническом измерении) из субэтносов, консорций, конквиссий).

Подобный духовный сепаратизм не только не может служить решению глобальных проблем современности, но и является существенным препятствием к поиску этих решений. Онтологическое единство человечества возможно лишь при наличии единства аксиологического, т.е. при наличии некоей базовой системы ценностей, формирующих общую сферу культурных смыслов. При взаимодействии культур их носители вынуждены формировать пространство общих смыслов, которое было бы приемлемо для разных типов мышления. Это не благое пожелание, а насущная потребность интернационального сотрудничества и общежития, которая медленно и со скрипом, но все же реализуется на уровне международной политики и мировой экономики. Политическое противостояние и экономические конфликты свидетельствуют о том, что без духовного стержня глобализация – лишь жалкая утопия, которая может очень плачевно закончиться, ведь и деструктивные тенденции (например, усиление террористических организаций) приобретают глобальное значение, неся в себе угрозу всему человечеству.

Какая ценность может выступать в качестве краеугольного камня глобальной аксиологической сферы? Это не может быть религиозный принцип, ибо религий множество и, как приходится убеждаться на опыте, религиозные факторы сами могут быть источником конфронтации; к тому же, религиозные принципы не имеют трансцендентного авторитета для атеистов, которых тоже немало. Не может в этом качестве выступать и традиция, во-первых, ввиду своего локального в пространстве характера, во-вторых, ввиду своей «завязанности» на прошлое.

В рамках глобальной аксиологической сферы религия и традиция будут играть огромную роль, но их действие с необходимостью ограничивается отдельными «сегментами» этой сферы, на философско-историческом языке интерпретируемыми как локальные цивилизации. Основой же для формирования глобальной аксиологической сферы может выступать такая ценность, которая одновременно является универсальным антропологическим свойством и верховным метафизическим принципом. Такой ценностью есть свобода.

Признание свободы в качестве общечеловеческой ценности происходит почти повсеместно, хоть в большинстве случаев дело ограничивается сугубо формальными декларациями. Даже одиознейшие тоталитарные режимы апеллируют к производным от свободы ценностям (демократия, неприкосновенность личности, верховенство права и т.д.), превращая их в фарс и извращая идею свободы. Однако сама необходимость нечто извращать говорит о действительности этого нечто, коль скоро оно ныне рассматривается как фактор, придающий легитимность власти. В онтологическом смысле идея свободы оказывается более реальной, более действительной, чем та внешняя канва событий, о которой могут поведать книги по истории. Прогресс в сознании свободы и составляет субстанциональное содержание всемирной истории, как справедливо отмечал Гегель.

Человеческий дух всегда был ограничен пространственно-временными рамками, а потому не только воспринимался, но и действовал как множество духов народов. Абсолютный же дух не может не мыслиться мировым духом. И хотя для исторического развития абсолютный дух (как и абсолютная истина – для теории познания) суть абстракция, не явленная как достоверность, достоверностью является процесс перехода от сущего разнообразия локальных духов к должному их единству. Считать, что в глобализированном мире останутся народы и обособленные цивилизации – все равно, что думать, будто в рамках государства могут сохраниться племена. Когда внутренняя ойкумена расширится до масштабов внешней, история локальных цивилизаций закончится, а начнется история Цивилизации.

На протяжении всемирной истории дух являл себя в разных образах, чья действительность была связана с разработкой и реализацией определенных парадигмальных проектов мироустройства. Исследуя содержание этих проектов, следует соотносить их с характером духовной жизни авторской цивилизации. Многообразие форм проявления духа (его разделения на «духи народов») обусловлено, во-первых, отсутствием значимого контакта между различными регионами нашей планеты вплоть до последнего времени, и, во-вторых, необходимостью реализовать свою свободу через возможность выбора между проектами, сформированными различными культурно-историческими общностями (цивилизациями). В условиях глобализации человеческой истории (глобализация экономики, политики и т.д. коррелируется с глобализацией духовных процессов) созданы предпосылки для объединения всех сторон культурно-исторической деятельности («духов народов») в единую всемирно-историческую духовную целостность («мировой дух»). Цивилизации выполнили свою историческую роль и теперь, надо полагать, они будут постепенно исчезать, уступая место общечеловеческой Цивилизации.

Не означает ли становление глобальной Цивилизации окончательную и бесповоротную победу одного из проектов и переход к безальтернативному развитию? Едва ли. Поскольку количество проектов в глобализированном мире значительно возрастет, свобода из формальной возможности все более будет превращаться в реальность.

Национализм, фундаментализм, ксенофобия, расизм – это все стереотипы архаичного мышления, которое не вписывается в современные реалии, причем не потому, что противоречит неким абстрактным гуманистическим идеалам, а потому, что в глобализированном мире оно становится неэффективным и даже контрпродуктивным. Ненависть ко всем «им», которые отличаются от «нас» может быть использована при строительстве цивилизации, государства, для сплочения народа, придания ему уникальной идентификации. Верность своему Богу и отвержение чужих богов, необходимы для возникновения, развития и укрепления идентификации, что гениально прочувствовал Достоевский. Впрочем, такая возможность есть в том случае, если можно свое ментальное пространство (внутреннюю ойкумену) четко отгородить от ойкумены внешней. Иными словами, у цивилизаций должны быть границы, как в географическом смысле, так и в идейном.

Однако в мире транснациональных корпораций и свободного перемещения товаров, услуг, рабочей силы и т.д. государственные границы все более становятся условностью. О закрытости идейных границ тем более не может идти речи. Межцивилизационные конфликты и противоречия поддерживаются (пока!) лишь путем эксплуатации беспринципными вождями темных инстинктов невежественных масс. Но ненависть – сугубо отрицательное свойство и если лидеры цивилизаций не могут предложить своим сторонниками никакие позитивные идеи, то духовная власть таких лидеров будет неуклонно падать. По моему мнению, возможности локально-исторического развития, где субъектами выступали народы, страны, ограниченные в пространстве-времени цивилизации, исчерпаны. В перспективе исчезнут все локальные цивилизации, открыв путь одной, общечеловеческой.

Любая социокультурная, а тем более – цивилизационная – трансформация весьма болезненна хотя бы потому, что при ней происходит отрицание прежних ценностей, идеалов, традиций, привычных стереотипов мышления, апробированных правил социальных игр и т.д. и т.п. Как для отдельного человека, так и для целой цивилизации серьезная трансформация может восприниматься как трагедия едва ли не вселенского масштаба. Впрочем, кризис и связанная с ним трансформация не только разрушают прежнее качество, но и предоставляют массу новых возможностей, нереальных при иной ситуации. Если кризис нельзя предотвратить, стоит задуматься над тем, чтобы использовать его с максимальной эффективностью. Для обыденного сознания, оперирующего одномерными дуальными конструкциями «белое-черное», «хорошее-плохое», представление о конструктивной роли кризиса кажется чем-то диким и надуманным. «Здравый смысл» обывателя заставляет его держаться за привычные социальные формы, даже если последние потеряли всякую актуальность и стали контрпродуктивными. Но обывательская логика отказывает там, где речь заходит о социально-исторических трансформациях, где многомерность реальности требует для своего познания и управления многомерных моделей.

Человек одновременно вожделеет будущее и боится его. Этот страх заставляет его держаться за привычные социальные формы как за основу своего здесь-и-сейчас бытия. И все же постепенно приходит понимание коллективной ответственности за эту, оказавшуюся столь маленькой планету, на которой нам довелось жить, а прежние формы жесткого противопоставления «мы-они», дающие пищу национализму, фундаментализму, ксенофобии, расизму, религиозной нетерпимости и т.д., становятся безнадежно архаичными. Я считаю сценарии столкновения цивилизаций крайне маловероятными как раз потому, что, исходя из нынешних реалий, они очень даже вероятны. Любой такой сценарий контрпродуктивен и даже суицидален. Действие суицидальных и жизнеутверждающих мотивов можно обнаружить на протяжении всей истории человечества, но в долгосрочной перспективе перевес все же оказывается на стороне вторых. На каждом новом этапе человечество изобретало новые средства сдерживания агрессии, чтобы компенсировать возросшую мощь боевых технологий. Будущее остается принципиально открытым и от степени интеллектуальности субъектов, участвующих в его созидании, зависит то, каковым оно будет.

Вывод

Когда речь идет о социальном познании, нельзя игнорировать факт влияния познающего субъекта на познаваемую реальность. Цивилизационная парадигма пригодна для описания прошлого, фактически дискретного исторического бытия. Но она дает сбой при постижении настоящего и оказывается контрпродуктивной при созидании будущего. Для эффективного управления будущим необходимо использовать более информационно емкие парадигмы, учитывающие как противоречивый характер социально-исторической действительности, так и экстраординарные полномочия интеллектуального субъекта в точках социальной бифуркации. Глобализация цивилизационных процессов актуализирует проблему формирования глобального аксиологического пространства, что является необходимой предпосылкой становления общечеловеческой цивилизации и предотвращения конфликтов между существующими ныне локальными цивилизациями. Содержательное наполнение этого пространства социокультурными смыслами (кодами), а также разработка конкретных проектов и стратегий будущего представляются чрезвычайно важными и актуальными задачами для дальнейших исследований в этом направлении.

Литература

1. Бжезинский З. Великая шахматная доска. Господство Америки и ее геостратегические императивы: Пер. с англ. – М., 1999.
2. Бьюкенен П. Смерть Запада: Пер. с англ. – М., 2003.
3. Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. – М., 2001.
4. Неклесса А.И. Трансмутация истории. Вступление в постсовременный мир // Цивилизация. Восхождение и слом: Структурообразующие факторы и субъекты цивилизационного процесса / Отв. ред. Э.В. Сайко. – М., 2003.
5. Тоффлер А. Футурошок: Пер. с англ. – СПб., 1997.
6. Тоффлер Э. Метаморфозы власти: Пер. с англ. – М., 2003.
7. Фукуяма Ф. Конец истории? // ВФ. – 1990. – № 3.
8. Хантингтон С. Столкновение цивилизаций: Пер. с англ. – М., 2003.