Tag: метафизика

Прогнозирование будущего — дело сложное и неблагодарное, почти всегда вызывающее у кого-то негативную реакцию и всегда рискующее оказаться — в том или ином отношении, аспекте, а то и целиком — ошибочным. Но познание истории и культуры будет однобоким, если теоретик ограничится прошлым, с ужасом отшатываясь от задачи исследования будущего. Не для того ведь только он занимается историей, чтобы иметь возможность в своем воображении прогуливаться тенистыми рощами в компании Перикла или обсуждать проблемы государственного управления с Октавианом Августом. Историю можно постигать, а можно в ней застрять, и это последнее состояние есть одна из разновидностей эстетизированного жизнеотрицания. Как бы ни были дόроги сердцу герои прошлого, с ними приходится иногда расставаться, возвращаясь в актуальное настоящее, чтобы, используя опыт путешествий по волнам истории, участвовать в созидании будущего.

Происходящие ныне глобальные цивилизационные трансформации приведут либо к открытию принципиально новой главы всемирной истории, либо к завершению последней, по крайней мере, в привычном ее понимании. Исторический горизонт человека всегда был ограничен некоей более или менее локальной Ойкуменой, включающей в себя «его» мир как определенный пространственно-временной культурный континуум и мир его ближайших, в той или иной степени «не таких, как мы», соседей. Люди никогда ранее не жили в условиях глобальной коммуникации, означающей пространственную стянутость мира, сведение ранее почти не пересекавшихся культурно-исторических пространств в одно измерение и даже приведение их к единому топосу. Такая цивилизационная ситуация возникла во многом благодаря деятельности западного духа, и он вынужден первым принимать на себя все возможные риски, связанные с собственным проектом. Какие испытания в связи с этим готовит западному человеку будущее и выдержит ли он эти испытания?

Как возможна метафизика? Этот вопрос со времен Канта задают себе все те, кто в той или иной степени ей сопричастен. Впрочем, один и тот же вопрос может иметь совершенно разный смысл и содержание применительно к разным познавательным ситуациям и разным эпохам мысли. Для немецкого мыслителя, поставившего перед собой грандиозную задачу определения возможностей и границ чистого разума, вопрос о возможности метафизики как теоретически легитимной формы деятельности органично вытекает из его исследовательской стратегии. Фигурально говоря, если бы в «Критике чистого разума» этот вопрос эксплицитно не стоял, то он (вопрос о возможности метафизики) «поставил бы сам себя» в «теле» кантовских рассуждений. Можно соглашаться или не соглашаться с тем ответом, который дал на свой вопрос кёнигсбергский затворник, но несомненна сама фундаментальность этого вопроса для «Критики чистого разума».

История человечества разворачивается как гетерогенный процесс, не только явленный, но и фундированный со-бытийностью. Среди событий, определяющих облик всемирной истории, есть значительное количество деструктивных феноменов, разрушающих прежний порядок и провоцирующих неустойчивость, причем это количество и роль, которую они играли и ныне еще играют, поражают своей масштабностью. Так, Карл Поппер утверждал, что «… история политической власти является ничем иным, как историей международных преступлений и массовых убийств (включая, правда, и отдельные попытки положить им конец). Эту историю преподают в школах, а некоторые крупнейшие злодеи расхваливаются как ее герои» [1, С. 293].

Спекулятивное мышление является одним из ключевых познавательных инструментов метафизики, а в классической метафизике оно выступает главным, и едва ли не единственным инструментом. Поскольку же инструмент должен быть соотнесен с той сферой, которая с его помощью исследуется, определение эпистемологической легитимности спекулятивного мышления оказывается в прямой зависимости от выявления его онтологического статуса именно как инструмента метафизического разыскания. Отказаться от спекулятивного мышления — значит отказаться от всякой возможной метафизики. Если же удастся онтологизировать спекулятивное мышление, то метафизика получит возможность вести свой дискурс без оглядки на своих «нисповергателей», выражающих сомнения в ее методе и даже доказывающих его ложность; однако если онтологизация будет недостоверной, т.е. будет не снимать сомнения, а давать повод к новым, то это не только не укрепит здание метафизики, но и предоставит ее противникам новые аргументы для ее «опровержения».

Возможность размышлений о сущности всемирной истории с необходимостью предполагает наличие неких метафизических предпосылок, выступающих в качестве исходных (хоть и редко признаваемых за таковые) онто-эпистемологических допусков. Уже постановка вопроса о сущности истории (если ставящий его продумывает смысл употребляемых слов и не находится в плену языковых штампов) нацеливает на установку, в соответствии с которой история в целом не сводится к своим моментам, она есть нечто бόльшее, чем просто термин для обозначения происходящих с людьми и формами их жизнедеятельности изменений.

Ранее я уже поднимал вопрос о необходимости возвращения категории «дух» в философский оборот, в частности – в оборот современной метафизики. Однако здесь есть одна сложность. Законы эмпирического мира не описывают и даже не предполагают бытие духа; кроме того, он не дан как эмпирический объект, существующий наряду, то есть в одной системе координат с другими эмпирическими объектами. Стало быть, если дух реален, то он может существовать только как трансцендентная относительно эмпирического мира сущность. Однако поскольку дух трансцендентен эмпирическому миру, то он не может быть выражен через понятия, этот мир описывающие, не может изучаться с помощью средств и приемов, рассчитанных на его постижение. Если же для определения духа воспользоваться понятиями, через которые выражается трансцендентное (например, определить дух через понятие Бога), то ясность в суть дела это не внесет, а скорее даже наоборот: будут либо удвоены понятия, либо одно неизвестное будет объясняться через другое неизвестное.

Быть может, всемирная история – это история нескольких метафор.
Борхес. Сфера Паскаля

Судьба философии – это судьба её основных категорий. Меняются философские интенции и установки – меняется и набор наиболее часто используемых категорий. Хотя ещё чаще старым категориям придается иное звучание; случается и такое, что некоторые категории вообще выводятся из философского оборота, а затем возвращаются, но уже в новом качестве. Методом проб и ошибок философия постоянно нащупывает пути к истинному основанию, и в зависимости от того, чтó именно признаётся таковым, происходит смена и набора познавательных инструментов, с помощью которых философия интерпретирует бытие. Только дилетант может ставить вопрос о том, какой из исторических образов философии наиболее аутентичен её предмету, поскольку последний определяется интеллектуальными запросами и потребностями соответствующей эпохи.

Сегодня только ленивый не говорит о глобализации. Последняя суть процесс объективный, отражая наличные в современном мире тенденции, однако сами эти тенденции обусловлены более или менее сознательным выбором со стороны активно действующих в историческом пространстве-времени субъектов. Где есть выбор, там нет жесткой необходимости, т.е. при иных обстоятельствах, которые могли бы возникнуть вследствие иного выбора, имели бы место иные тенденции, которые также с полным на то правом именовались бы объективными. Хотя глобализация затрагивает, в той или иной степени и форме, все народы нашей планеты, из этого еще не следует, что все эти народы принимают в ней одинаковое участие. Не следует забывать, что глобализация суть западный проект, а поэтому, чтобы разобраться с онтологическим смыслом глобализации, необходимо обратиться к исследованию того, каким образом Западу удалось навязать свой проект всему миру и откуда он у него вообще взялся?

Как соотносятся трансцендентное и имманентное? Подобного рода вопрос может рассматриваться в разных плоскостях и аспектах, в зависимости от контекстуальной определенности трансцендентного и имманентного. Для метафизики истории этот вопрос приобретает особую остроту в связи с тем, что ее собственная предметная область двойственна и противоречива: как метафизика, она направлена на постижение трансцендентного, но как метафизика истории, она должна установить то, каким образом первые начала и высшие причины задействованы в имманентной человеческому действию миру истории. Представление о неизменности трансцендентных начал бытия, выступающее исходным допущением христианской теологии, классической метафизики и классической же науки (в той мере, в какой последняя вообще говорит о бытии), доставляет немало проблем при попытке выяснить причину, в соответствии с которой сущее, соотнесенное с бытием как со своей основой, не покоится как последнее в некоей неизменности ставшего, а изменяется в становлении. Почему же сущее пре-бывает в становлении, а не «есть» как ставшее? По-видимому, существует какая-то причина того, что «быть» означает «быть в становлении», а то, что перестало становиться, у-с-покоилось, то и перестает «быть».